Разморенный солнцем, он привалился к двери спиной и посапывал. Я кашлянул. Кот приоткрыл глазок. И это, доложу вам, был жуткий глазок, вполне бандитский. Изумруд и лазурь горели в нем.
Оглядев меня, облив лазурью, обдав изумрудом, глазок закрылся.
"Позвольте пройти", — сказал я.
Кот не шевельнулся.
"Вы не правы, — как можно мягче заметил я. — Ну, согласитесь, это мой дом, приобретенный недавно по случаю. Вы спросите, откуда у меня такие деньги? Я работал, уважаемый. Работал ночами, над-ры-ва-ясь! Позвольте же пройти мне в свою собственность".
Пока я нес эту белиберду, кот отворил оба глаза, слушая меня с интересом. На слове "над-ры-ва-ясь" он встал, потянулся и отошел в сторону, освобождая проход. Я открыл дверь.
"Прошу, — сказал я. — Пожалуйста, заходите".
Пропустив меня вперед, кот вошел следом.
"Располагайтесь, — предложил я. — Вот печь, вот табурет".
Гость оглядел печь и табурет и, заметив на полу солнечное пятно, падающее из окна, с наслаждением развалился в нем.
Я сел к столу и занялся каким-то делом, но дело это не клеилось. Огненный бандит на полу отвлекал меня. Я достал кисть и акварель и произнес: "Один набросок… приподнимите голову". Кот приоткрыл глаз и приподнял голову, а я стал его рисовать.
Солнечное пятно двигалось по полу, к закату.
Кот пятился, перемещаясь вслед за пятном, за ним пятился и мой рисунок.
Солнечное движение не мешало мне. Рыжий сохранял позу, не опускал голову. Похоже, он понимал, что рисование котов — дело ответственное в наше время, важное дело.
Когда пятно солнечное полезло на стенку, я кончил работу и сказал: "На сегодня хватит".
Кот поднялся на ноги, размялся, потянулся, мельком оценил рисунок, что-то муркнул, вроде "неплохо", и, не прощаясь, вышел.
По Ю. Ковалю (270 слов)