Твардовский не относился к людям, с которыми легко и просто. Но общение с ним всегда было интересным.
Мы познакомились с ним сразу после войны. Обоим было тогда лет по тридцать пять. Но он уже ходил в знаменитых писателях, "Теркина" знали наизусть, а я пришел к нему в кирзовых сапогах, в гимнастерке, с заплатанными локтями и робко сел на краешек стула в кабинете. Некоторое время он внимательно и доброжелательно меня разглядывал, а потом огорошил вопросом: "Это что же, вы безопасной бритвой так ловко пробриваете усы или опасной?" Я растерялся, но потом вынужден был признаться, что да, безопасной. Он часто потом возвращался к этим злосчастным усам.
Вообще Трифоныч мог смутить человека каким-нибудь неожиданным суждением или вопросом. Но в тот раз он был удивительно внимателен. Просто он очень не любил людей, много уделявших себе внимания. Я видел, как постепенно терялся у него интерес к такому человеку. Нужно сказать, что пошлость в любых своих проявлениях была ему противопоказана. Я говорю сейчас обо всех этих мелочах не только потому, что из них складывается целое.
Твардовский близок и дорог мне именно этими черточками. Может быть, с ним не всегда легко дружить, но от одного сознания, что он есть, всегда становилось легче.
По В. Некрасову (195 слов)